…небольшая комната. совсем небольшая. метров десять-одиннадцать. не больше. темная какая-то. мрачноватая. света мало. совсем мало света. только из окна, да и на улице уже смеркаться начинает. пусто. до ужаса пусто. гулкое эхо от каждого шага бьется от стены к стене, из угла в угол, от потолка к полу и в истерике вылетает в щель прикрытой двери.
ни шкафа, ни стола, ни дивана. табуретка в три ножки, пианино (рояль не вошел бы в комнату), да и проигрыватель… в углу, за дверью, не подключенная «Ригонда» на четырех черных ножках. на ней толстый слой пыли. стрелка замерла где-то между «Ригой» и «Вильнюсом». не понять прихоти жильца, приютившего в одной комнате и радиолу, и патефон. пусто. ни штор, ни дивана, ни салфетки на пианино. абсолютно нечему поглотить звук, истерично выбегающий за дверь…
он. один. ему тридцать. может чуть более. черный человек. он вошел. совсем недавно. прошел не разуваясь, снял темно-серое пальто (отчасти шинельного покроя) и положил его на пиано. на патефон надета пластинка. игла не очень шустро скользит по винилу, подпрыгивает, опускается, продолжает скользить… а звука как нет. не было и нет. потрескивание, шум и ничего более. шаг-звук. еще один. каблуками по дереву. звук от стену к стене, из угла в угол и прочь…
медленный размеренный шаг. расстегнув верхнюю пуговицу черной рубашки, закатав рукава по локоть, он подвинул табуретку, сел к пиано и открыл крышку… минуты две-три пристально вглядывался в зебру клавиш. в конце концов провел рукой справа налево. встал.
еще пять минут назад он размеренно чеканил шаг по улице, поднимал глаза в низкое хмурое ноябрьское небо. серое небо первого дня ноября. зябко. глаза постоянно выхватывали из тускло-серого пейзажа какие-то малозаметные другим моменты. маленькие кусочки повседневной жизни. старые, витые фонари, горящие зря. фонари гаснут. загораются снова. ярко оранжевые и ярко зеленые урны, покачивающиеся вдоль тротуаров. старый раскидистый и при этом уже абсолютно голый тополь, покачивающийся от порывов ветра. последний сорванный и кружащийся кленовый лист. стая синих ворон, проплывших с оголтелым карканьем над двором. ярко красная жестяная банку из под Сoca-Col’ы, гонимая ветром по серому асфальту. и люди. много людей в, как ему казалось, самом красивом и стильном наряде. много людей в пальто. черные, серые, коричнивые, оливковые бордовые, белые, красные.он шел, а уши лился колокольный звон. послушники ближайшего храма истово зазывали к вечерне.
десять минут назад он еще был в сквере. сидел на витой скамейке. ужаревший. истерзанный. вымученный и вымотанный. немного жаль себя. черная рубашка. черный брюки до блеска вычищенные черные осенние туфли. пальто рядом, на спинке. зябко. бери шинель. в кармане – снежно белый платок с ароматом Chanel, в другом – сигареты. домой.
облупилась зима. зябко, а снега нет. есть только серый асфальт и черная грязь. посмотришь в небо. забудешься на долю секунды. оступился. оставил след. ровно на одну тысячу лет. а если не на тысячу лет, то до весны. ночные заморозки сохранят его.все, что сохранят.
*крик. женский крик. крик ужаса* пятнадцать минут назад он был убит. пуля прошла между ребер и застряла. чуть ниже сердца. прошла сквозь шерсть и хлопок. через ткань и кожу. через мозг и тело. он не вскрикнул. ни звука. кровь черным пятном, бурой кляксой расползлась по рубашке и пальто. жизнь и смерть сошлись на дуэли.
он вошел в квартиру. кинул ключи на трельяж у стены. мобильный вслед. уверенным шагом в комнату. …небольшая комната. совсем небольшая. метров десять-одиннадцать. не больше. темная она какая-то. мрачноватая. совсем мало света. пусто.
на полу тело. очерченный мелом силуэт.
выдержки из протокола: «мужчина молодой. на вид лет тридцать с небольшим. руки раскинуты в разные стороны: одна на уровне лица, другая уведена за спину. ноги скрещены. поза естественная. в левой руке…»
в левой руке пуля от Chanel.